— Глупо было ехать туда одной, Жаннин, — сказал Фрэнк. — А что, если…
— Перестаньте, пожалуйста! — Жаннин вскочила на ноги, при этом с грохотом ударив стул о стену. — Пожалуйста, прекратите все эти ненормальные разговоры о Лукасе.
Они уставились на нее.
— Он не имеет никакого отношения ко всей этой неприятности, — уже спокойно сказала она. — Он беспокоятся о Софи.
— Он обдурил тебя, — возразила Донна. — Разве ты не видишь?
— Нет, ничего подобного я не вижу.
Жаннин обошла стол и направилась к двери. Она подумала было о бегстве, но вместо этого повернулась и облокотилась о дверной косяк, сложив на груди руки.
— Я, может, и совершала какие-то ошибки в жизни, — продолжила она, — но мое умение разбираться в людях не настолько хромает, чтобы я не смогла определить, что Лукас из тех, кто может навредить Софи. Я никогда бы не подвергла Софи опасности.
Донна цинично ухмыльнулась:
— Ты себя слышишь, Жаннин? Ты ведь подвергла Софи опасности. И не раз. Как ты назовешь эти выходные вдали от дома? Как ты назовешь привлечение Софи в безрассудный эксперимент с использованием трав для лечения, — и она жестом показала кавычки вокруг слова «лечения», — последней стадии болезни почек? Ты сделала все, чтобы подвергнуть Софи опасности.
— Мам, — проговорил Джо. — Наверное, это уже слишком.
Наверное? Щеки Жаннин пылали от только что пережитой словесной атаки.
— Безумием было прекратить делать ей каждую ночь диализ, — не могла успокоиться Донна.
— Он ей больше не нужен каждую ночь, — заметила Жаннин.
— Твоя мама, может быть, и преувеличивает немного, — сказал отец ровным, контролируемым голосом, — но нам действительно нужно об этом поговорить. О том, что происходило на протяжении последних нескольких месяцев.
— Что ты имеешь в виду?
Она сильнее сжала руки на груди. Насколько много они знали?
— Мы говорили с Джо о том, что делать, когда Софи вернется, — продолжал отец. Он был высоким и неуклюжим, он был похож на ребенка, чье тело выросло слишком быстро, не успев обрести грациозность. — Мы на самом деле считаем, что Джо следует взять Софи под опеку. Я имею в виду, что она по-прежнему может жить с тобой большую часть времени, так, как вы живете сейчас, но когда дело доходит до принятия медицинских решений и… решений, подобных этому, о лагере скаутов, мы думаем, что именно Джо следует их принимать.
Спокойное разочарование в ней отца ранило даже глубже, чем резкие обвинения матери.
Джо подошел к ней и прикоснулся к руке, там, где она держала себя за локоть.
— Давайте не будем говорить об этом сейчас, — сказал он ее родителям. — Даже не думай об этом сегодня, Жаннин. В данный момент давайте просто сосредоточимся на возвращении Софи домой.
Он был голосом разума, и доброта его казалась искренней, но ей лучше ему не доверять. Он сговорился с ее родителями за ее спиной. Она сделала шаг в сторону от него, чтобы взять со стола свою сумочку.
— Я иду домой, — проговорила она, направляясь к двери.
— Что? — возмутилась Донна. — Нам нужно оставаться здесь, пока не услышим какие-нибудь новости.
— Я не менее досягаема в коттедже, — резко бросила Жаннин.
Джо положил руку ей на плечо.
— Хочешь, чтобы я пошел с тобой? — спросил он.
Она покачала головой, не глядя на него, и вышла на улицу.
Идя сквозь темноту к коттеджу, она была в ярости от схватки с родителями и рада, что Джо не попытался последовать за ней. Меньше всего на свете она хотела видеть Джо рядом с собой сейчас. Незачем ей больше слышать о его планах на получение опеки над Софи. Не могла она больше слышать обвинения. Так было всю ее взрослую жизнь: ее родители и Джо против нее. С годами их осуждение превратилось во что-то тяжелое и неподвижное. Даже сейчас, когда они должны были сплотиться и воевать по одну сторону баррикады, она чувствовала себя их врагом.
Впрочем, оказавшись в коттедже, она позвонит Лукасу. Вот в ком она найдет своего защитника. Вот в ком она найдет свою силу.
Зои держала спичку у лучины для растопки костра и наблюдала за тем, как загорается дерево. У нее это стало лучше получаться, намного лучше. Для человека, который никогда в своей жизни не разжигал костра — у нее было четыре камина в доме в Малибу и шесть каминов на ранчо мечты Макса в Монтане, — ее можно теперь считать специалистом.
На земле возле нее стоял котелок с водой, в котором она намеревалась приготовить рис, и толстые куски кролика. Она переместила кувшин на небольшую решетку, которую положила над костром, и села на один из плоских камней, чтобы дождаться, когда закипит вода.
Она не могла еще утверждать, что довольна всем этим процессом приготовления мяса, но она убила уже двух кроликов, трех белок и, как ни странно, дикобраза. До того она стреляла во многих животных и всегда переживала за тех, которые мучились умирая, в отличие от тех, которые умирали мгновенно. Все же для человека, который был вегетарианцем на протяжении десятка лет, это убийство и поедание было нелегким занятием. Она была таким ярым защитником прав животных, что отказывалась носить кожаные туфли, и ее даже арестовывали за организацию акций протеста перед магазинами, продававшими меха. Представить только, если бы общество по защите животных видело ее сейчас, подумала она, готовящую кролика, которого она убила, выпотрошила и с которого содрала шкурку!
Она оставила крышку от котелка в крошечной захудалой хижине, которую она довольно скоро начала называть своим домом, так что ей пришлось сходить за ней. Вернувшись на свою маленькую полянку, она обнаружила там большую собаку, стоявшую в двух ярдах от костра, и замерла. На этот раз, в отличие от той огромной черной собаки, которая посетила ее несколькими днями раньше, это была грязная желтая собака. У обеих был дикий вид и спутанная шерсть. Когда она впервые увидела этих собак, то испугалась, подумав, что они принадлежат кому-то, кто живет поблизости, и что она не одна в этих лесах Западной Виргинии. Но их голодный неухоженный вид навел ее на мысль, что они, скорее всего, дикие.